Филипе Герра. Переводчик, всегда держащий ухо наготове.

Мы мало знаем о внутренней истории, о трансформации форм сознания цивилизации. Но, несомненно, именно в этом осадке, сохраняющемся в языке, в том, как разные культуры и эпохи по-разному его исследуют, мы можем почерпнуть признаки установившихся отношений между словом и предметом, значение и глубину, которые они сохраняют, подобно белому камню на дне колодца, пронизывая наше восприятие мира и нашего места в нём. Между классическим колебанием фразы и её обыденным удобством литература словно остаётся на земле, подпитывая её обрывками, крошками, которые в конечном итоге прорастают, укореняются и возвращаются к нам в странных формах на более или менее пересекающихся путях. Таким образом, смерть Филипе Герры не уничтожает имя: она разрушает систему слушания. Он был раздроблён раком, миметическим трудом переводчика. Смерть завершила свою работу в прошлое воскресенье, 6 июля, на койке в больнице Гарсия де Орта в Алмаде.

Что он утратил, помимо ошеломляющей эрудиции, так часто накапливавшейся в соответствии с исследовательскими потребностями, предъявляемыми ему к переведённым им монументальным произведениям, так это сотрудничество, которое на протяжении трёх десятилетий порождало одну из самых надёжных методологий перевода, когда-либо существовавших в нашем литературном мире. Он и его жена, Нина Гуэрра, совместно перевели около 70 произведений непосредственно с русского языка, от гигантов романной традиции, таких как Толстой, Достоевский и Тургенев, до абсолютного мастера малой формы, Чехова, и обратно, к романтикам, таким как Александр Пушкин и Михаил Лермонтов, ознаменовавшим зарю русской современности. А также Гоголя, Ивана Бунина, Андрея Белого, Булгакова и Станиславского, среди прочих. Особого внимания заслуживают антологии таких поэтов, как Осип Мандельштам, Анна Ахматова и Марина Цветаева. Всё это донесло до нас фрагменты кричащей карты этой страны-континента, чьё необъятное пространство на земном шаре находит полное выражение в радикальных контрастах её литературы, с этими камнеподобными фигурами, чья белизна и тяжесть определяют точки сочленения этого региона, бесконечного во множестве складок и крайностей, которые предлагает нам его внутренняя история. «Письмо горит чёрным, как кровь», – говорит венгерский поэт и переводчик Иштван Белла в стихотворении, посвящённом Мандельштаму, в котором он использует свой голос: «Я играю не на лире, а на цепи; / Как цепи гремят мои голосовые связки, / Или как звёзды над ними, / Закованные в железо миры тяготеют, / Земли скованы, / Как моё сердце. (…) И я учу новые слова / и поющие деревья человеческой речи, / Я учу птиц небу…»

Филипе Антониу Герра родился в 1948 году в Вила-Пока-ди-Агиар. Он окончил факультет романской филологии Лиссабонского университета и продолжил обучение лингвистике в Университете Париж VIII (Венсен). В 1975 году он вошел в совет директоров Cooperativa Livreira Esteiros, а с 1979 по 1982 год создавал и выпускал радиопередачи о книгах для RDP1 и Antena 2. Он регулярно сотрудничал с газетами и литературными журналами, часто под псевдонимом. С 1986 по 1989 год он работал корректором и переводчиком литературных произведений в издательстве Editorial Progresso в Москве. Там он познакомился с Ниной, с которой впоследствии завязал один из самых важных партнерских отношений в области литературных переводов на португальский язык. Вернувшись в Португалию, он до 1991 года работал в издательстве «Editorial Caminho», где занимал должности редактора, корректора и переводчика. С 1994 года он посвятил себя исключительно литературным переводам с русского, и хотя он написал около 40 произведений в одиночку, в том числе на других языках, таких как французский, испанский и итальянский, именно совместное наследие пары оставит неизгладимый след в восприятии русской литературы на португальском языке.

То, что они делали вместе, нельзя свести к эффективности или лексической точности. Они переводили, словно собирая критическое устройство: Нина переносила русский текст на чистый лист с дотошной буквальностью; Филипе разбирал то, что не поддавалось переводу, и искал эквивалентные формы в португальском, не транспонируя, а домогаясь. Они работали по очереди. Они возвращались к началу. Звено за звеном, предложение за предложением, и оригинал всегда присутствовал – не как фетиш, а как свидетель. Результат: Достоевский без излишеств и фольклорных излишеств, Толстой без излишней отдушки, Чехов, после того как анекдотичное было соскребено.

Со своей стороны, и более сдержанно, Филипе Герра также писал короткие рассказы, некоторые из которых были разбросаны по всему дому. По словам его друга Руй Мануэля Амарала, перед смертью он составлял антологию. В одном из этих рассказов, написанном около двадцати лет назад, была такая заметка: «Я умирал. Умирать – это неприятно, даже неловко. Наши имена вырезают в промежуточной зоне (между Прайя-даш-Масанш и Кассиопея-Бар), на видном месте, в ореоле огней, но кто это читает? Думаю, только мёртвые. / В другую ночь он воскреснет. Это неприятно. Мы возвращаемся, раскрываем объятия, завтракаем в пекарне, хотим поговорить, но голоса не вырываются из горла, как во сне. Мы проходим незамеченными».